Первое
из дошедших до нас "писем к друзьям" М. А. Новоселова. Впервые опубликовано:
Священник
ПАВЕЛ ФЛОРЕНСКИЙ, Переписка священника Павла Александровича Флоренского и Михаила
Александровича Новоселова с присоединением писем иеросхимонаха Германа Зосимовского,
иеросхимонаха Антония (Булатовича), иеромонаха Пантелеимона (Успенского), В.
М. Васнецова, Ф. Д. Самарина, Ф. К. Андреева, С. Н. Дурылина, И. П. Щербова
/ Общая ред. игум. АНДРОНИКА (ТРУБАЧЕВА) (Томск, 1998) 181–186
Дорогой
NN! Мир Вам и радость о Господе.
Вас,
вероятно, удивит, а м. б. и огорчит это письмо, но я не могу не сказать Вам
того, чем полна душа моя. Начну издалека.
В
последнем, на котором я был, заседании Мисс. Совета одним из его членов (чуть
ли не вами) предложено было собранию высказаться по вопросу о необходимости
теперь же подготовить апологетическую литературу (листки, книжки и даже большие
сочинения) с тем, чтобы широко распространить ее в народе, среди которого расходятся
в неисчислимом количестве вредные антирелигиозные сочинения. По поводу этого
предложения я высказал мысль, что, если бы можно было всю Россию буквально засыпать
апологетическими листками и книжками, это мало принесло бы пользы Церкви, т.к.
главный недуг церковной жизни слишком глубоко коренится в недрах Церкви, чтобы
быть исцеленным таким внешним средством, как апологетика. Недуг этот заключается
в утрате православного самосознания и самочувствия и отступлении от святоотеческих
основ религиозной мысли и жизни. Этим недугом, указывал я тогда, поражены и
представители иерархии (я приводил примеры и называл лица, если Вы помните),
и представители академической науки, и пастыри, наипаче ученые. Естественно,
духовная болезнь эта с вершин распространяется вширь и глубь церковного общества
и народа.
Я
не буду здесь повторять подробно сказанное тогда, т.к. мои слова были Вами же,
кажется, занесены в протокол. Теперь я лишь продолжу начатое в Мисс. Совете,
но не досказанное. Тогдашнюю речь свою я закончил словами, по-видимому, не замеченными
собранием: я сказал, что, указав существенные, по моему убеждению, язвы, разъедающие
организм нашей Церкви, я не буду говорить о самом главным, о чем высказываться
считаю неуместным и преждевременным. Вот, это-то, не высказанное тогда, я и
хочу досказать теперь.
Глубочайшее
отступление от православного мудрования я вижу в так называемом имяборчестве,
т. е. в том мировоззрении, которое проведено было в известном послании Свят.
Синода "всечестным братиям, во иночестве подвизающимся", опубликованном
в мае 1913 года, и в приложенных к нему докладах.
Исключительный
по своей значительности и таинственности вопрос о страшном и святейшем Имени
Божием был тогда разрешен Свят. Синодом с изумительным легкомыслием по отношению
к непостижимому Имени Божию и жестоковыйностью относительно афонских иноков.
Затем вопрос этот был спешно и не по существу пересмотрен Моск. Синодальной
конторой под председательством м. Макария, и отлученные Синодом от Церкви афонцы
были снова приняты в общение церковное без отречения с их стороны от имяславия.
Афонцы, имевшие священный сан, могил невозбранно литургисать, простые иноки
приобщаться Св. Таин. Так обстояло дело в течение войны, вплоть до возвращения
с театра военных действий о. Антония Булатовича и других имяславцев.
Скромно
водворившемуся в отведенном для афонцев Покровском монастыре о. Антонию было
неожиданно воспрещено священнослужение. Ходатайства его о сложении с него этой
кары не только не увенчались успехом, но привели к тому, что таковому же прещению
подверглись и прочие иноки, продолжавшие и после войны так же мирно проживать
в Покровском монастыре, как жили они там во время войны.
Таким
образом, наступивший как будто мир оказался лишь временным перемирием, и церковная
власть, уже обновленная Всероссийским Церковным Собором, снова подняла имяборческий
меч против насельников Св. Горы.
Достойно
внимания, что новые имяборческие документы, вышедшие уже из Патриаршего Синода,
скреплены подписями не только старых имяборствующих иерархов, но и новых, причем
относительно некоторых из них я имею основание утверждать, что сие рукоприкладство
учинено ими без личного рассмотрения великого вопроса о Имени Божием
и без сознательного убеждения в истинности того решения, которое они
скрепили своими именами. Я с большим огорчением отмечаю этот более чем грустный,
по своему преступному легкомыслию, факт.
Еще
больше огорчения и изумления вызывает отношение к данному вопросу Всероссийского
Церковного Собора. Как известно, Собор не доверился тому решению, которое изнес
прежний Синод, и постановил подвергнуть вопрос о Имени Божием рассмотрению по
существу. Чем руководился Собор, поступая так? Сознанием его значительности,
не позволившим ему положиться на решение, данное Свят. Синодом? В таком случае,
как же Собор, заседавший не один месяц и занимавшийся иногда самыми второстепенными
вопросами, не нашел времени посвятить свои силы вопросу, выходившему, по его
же мнению, за пределы компетенции Синода? Вернее, Собор, в подавляющем большинстве
своих членов, был так далек от существа вопроса, так мало заинтересован в нем,
что просто "сдал его в комиссию", чтобы спихнуть со своих плеч эту
все же неприятную мелочь, из-за которой кто-то ссорится и беспокоит членов
Собора своими заявлениями и обращениями. Ибо, конечно, если бы члены Собора
разумели хоть сколько-нибудь внутреннюю значительность афонского спора, они
не отнеслись бы к нему с таким постылым равнодушием, которое является величайшим
testimonium paupertatis Собора: и если Свят. Синод обнаружил в свое время не
соответствующие серьезности дела спешность и легкомыслие, то Собор погрешил
непозволительной медлительностью, вытекающей из недомыслия. Кратко сказать,
и Св. Синод и Всероссийский Церк. Собор оказались не на высоте вопроса, который
выдвинут был Промыслом Божиим на Святой горе Афонской.
Высказываясь
по этому вопросу, покойный профессор Моск. Дух. Академии М. Д. Муретов так намечал
исторические грани имяславия в Церкви: Евангелие, Ап. Павел и т. д. далее
до Паламы и о. Ивана (о. Иоанн Кронштадтского), а грани имяборчества: "распявшие
Христа архиереи, евионеи, Арий и т. п. до Варлаама и гр. Толстого". Это
было высказано почтенным православным ученым богословом, когда Синод
еще безмолвствовал. Когда же он заговорил, то заговорил в том духе, в каком,
по словам М. Д. Муретова, говорили и действовали архиереи, распявшие Христа…
Считая
с проф. Муретовым имяславие лежащим "в основе учения о единосущии и троеличности
Божества, о богочеловечестве Спасителя, о Церкви, таинствах, особенно Евхаристии,
иконопочитании и т. д.", я вижу в имяборчестве тот разрывающий подлинную
связь с Богом религиозный субъективизм, который, ставя относительное на место
безусловного, психологическое на место онтологического, естественно подтачивает
корни богодейственной Христовой веры и Церкви и ведет неуклонно к неверию (в
конечном счете к человекобожию и антихристовщине), т.е. к тому, с чем бороться
призывают апологеты из Церковного Совета.
Имяборческая
стихия отравила нашу богословскую школу, нашу иерархию, наше пастырство, и,
естественно, отравляет все церковное общество. Плоды отравления у всех на глазах.
Чтобы не ходить далеко вглубь России, достаточно посмотреть, что делается в
ее "сердце", Москве. Ведь только слепой, или зрячий, у которого лежит
покрывало на очах, не видит того растления, которое проникло в нашу церковную
жизнь и которое является плодом давнишнего практического имяборчества,
в последнее время Святейшим и Патриаршим Синодами закрепленного теоретически,
в учении. Протестантский (в конечном счете, повторяю, человекобожнический)
принцип религиозного субъективизма предлагается нам официально, как норма духовной
жизни. Это рукописание теоретически скрепляет и завершает то, что так пышно
расцвело в наши дни. Нет ничего общеобязательного, ничего объективно достоверного,
ибо нет общего для всех христианского самосознания, нет единства веры. Уже нет
"Стражей Израилевых", которые направляли бы жизнь по общецерковному
руслу. Никто деятельно не озабочен сохранением единства веры, ибо сознание этого
единства утрачено кормчими Церкви, которые сами плывут вне церковного русла,
куда несет их волна религиозной анархии. И какой бутафорией является в наши
дни "Торжество Православия", это помпезное провозглашение единства
исповедуемой будто бы нами веры "Апостольской, отеческой, кафолической,
яже всю вселенную утверди"! Когда я присутствовал на этом величественном
церковном празднике в текущем году и слушал громогласную анафему патриаршего
архидиакона, мне казалось, что всею силою она обрушивается не на отсутствующих
еретиков и большевиков, а на присутствующих иерархов-имяборцев. И я с полной
серьезностью отношу к ним же страшное пророчество преп. Серафима, изреченное
им сто лет тому назад: "Господь открыл мне, что будет время, когда архиереи
земли русской и прочие духовные лица уклонятся от сохранения православия во
всей его чистоте, и за то гнев Божий поразит их. Три дня стоял я просил Господа
помиловать их и просил лучше лишить меня, убогого Серафима, царствия небесного,
нежели наказать их. Но Господь не преклонился на просьбу убогого Серафима и
сказал, что не помилует их, ибо будут "учить учениям и заповедям человеческим,
сердца же их будут стоять далеко от Меня"" (Душепол. чтение, 1912
г., стр. 242–243). Не пришел ли уже этот предсказанный Преподобным гнев Божий
на нашу иерархию, а вместе с нею на всю нашу Русскую Церковь за "уклонение
от чистоты православия"!? Не за хулу ли на страшное Имя Божие иерархия
наша несет тяжелые удары, начиная с первых дней революции? Не эта ли хула является
причиной того бессилия, того как бы параличного состояния, в котором находятся
наши правящие иерархи, сами сознающиеся в этой параличности, хотя и не сознающие,
кажется, причины ее? Словесное стадо разбредается и разбегается в разные стороны,
увлекаемое "в научения различна и странна", а кормчие Церкви, словно
богаделенские старички, только поглядывают из окон своей богадельни на словесных
овец, которым вместо единой, строгой, вековечной, живой и животворящей Истины
Православия предлагаются многообразные суррогаты гуманистической морали, мелодраматической
проповеди, богослужебной лжеэстетики, а в последнее время "социалистическое
христианство". Я сказал: "поглядывают". Нет, не только поглядывают,
но и принимают иногда прямое или косвенное участие в культивировании этих суррогатов.
А если так, то зачем им богодейственное, непобедимое и страшное Имя Божие, которое
нужно и близко, и дорого и опытно понятно лишь тем, для кого христианство есть
"великая тайна" претворения ветхого человека в новую тварь, обожение
человека через боговселение, подаваемое чудотворящим Именем Иисусовым, таинственно
вселяющимся в сердце человеческое? Дорогой NN! Говорю Вам, как другу и брату
о Господе: вникните в этот великий спор о Имени Божием, который Вы до сих пор
обходили, словно боясь обжечься. Вы должны это сделать, если не как христианин,
то, по крайней мере, как миссионер. Но, конечно, Вы ничего не увидите, если
будете подходить к вопросу с общемиссионерскими приемами, а не со страхом Божиим,
этим началом премудрости. Поверьте, что этот вопрос несоизмеримо важнее всех,
поднятых на Всерос. Церк. Соборе и поднимаемых на теперешнем Высшем Церковном
Управлении. В правильном решении его сокрыто наше религиозное будущее.
Странно
и, пожалуй, страшно сказать, что спасают нашу Церковь, святыню нашего сердца,
не Собор, не Высшее Церковное Управление, а сильный социалистический пресс,
выжимающий, говоря языком Апокалипсиса, из теперешней умирающей (Апок. 3:1)
церкви Сардийской верную ("сохраняющую слово Христово и не отрекающуюся
от Имени Христова", 3:8) Филадельфийскую и отжимающий на сторону "теплохладную,
нищую, слепую и нагую" Лаодикийскую ("народоправческую" — христианско-социалистическую)
3:15,17.
Да
сохранит нас Господь от сообщения с Лаодикией и да вселит в шатры Филадельфийские
("братолюбивые"), не многолюдные, но "хранящие слово Господне
и не отрекающиеся от Имени Его" (Апок. 3:8)
Я
бегло, спешно набросал для Вас те мысли, скрыть которых в себе не находил
возможным. Какое употребление Вы сделаете из моих слов, я не знаю. О себе скажу
Вам вот что. Сознание исключительной важности вопроса о боголепном почитании
Имени Божия, от чего зависит наше настоящее и будущее, простирающееся в вечность,
и признание имяборчества, этого плода и причины религиозного безверия
и бесстрашия, опаснейшим врагом Православия, поражающим основной нерв
нашей веры, побуждают меня отдать все свои силы на обличение этого душепагубного
заблуждения и на уяснение противоположеной истины — имяславия. Но зная всю недостаточность
собственных единоличных сил для удовлетворительного решения этой трудной задачи,
я привлекаю к этой работе других, более меня способных лиц.
Если
Вы пожелаете ознакомиться с существующей уже имяславческой литературой, то почти
все издания ее можете получить у меня на квартире. А пока прошу внимательно
и без предубеждения прочитать два прилагаемых разбора Синодального послания:
один В. Ф. Эрна, другой — анонимного мирянина.
Все
это пишу Вам, но ничего не имею против, и даже желал бы, чтобы Вы поделились
моими набросками с Вашими коллегами, особенно теми, кои, уподобляясь иерусалимским
первосвященникам, "утвердиша гроб, знаменавше (увы, тщетно!) камень с кустодиею".
Обнимаю
Вас.
Господь
да укрепит Вас во всяком деле.
Любящий
Вас Михаил Новоселов
P.S. Вы, конечно, понимаете, что в задачи моего письма не входило подробное изложение вопроса. Поэтому-то я и отсылаю Вас к "литературе".